Надежда МЕДЮКОВА. Колокольный звон

Анна Семеновна, девяностолетняя пенсионерка, много лет проработавшая фельдшером  в родном селе, уезжала из  города. Она  приезжала поздравить правнучку с днем рождения и окончанием школы. Девочка  радовала   – получила золотую медаль. Старая женщина  вдыхала будоражащий запах цветущей черемухи,  рождающий воспоминания о давно прошедших годах.
– А душа-то не стареет, – усмехнулась она своим мыслям. Шла не спеша, опираясь на палку, прижимаясь к краю тротуара, чтобы не помешать спешному молодому шагу попутчиков. Привыкшая  всю тяжесть жизни брать на свои плечи и  не доставлять никому хлопот, она и сейчас отказалась от желания близких вызвать  для нее такси:
– Движение – жизнь, не укорачивайте  ее, – объявила она. И накормив всех, проводив кого на учебу, кого  на работу, отправилась на троллейбусную остановку, чтобы затем рейсовым автобусом уехать в  село.
Напротив окон правнучки, на асфальте было выложено чье-то  поздравление с днем рождения. «Катюша я тебя люблю» – гласил крик рвущихся  наружу гормонов. Запятой после обращения не было.  Правнучку тоже звали Катюшей.
– Что же ты не позаботился о запятой?– мысленно обратилась она к неизвестному воздыхателю.  Подобные надписи она встречала нередко, и тоже с ошибками. – Понравится ли  неграмотность твоей любимой?
Как обычно случается в дни цветения черемухи, день выдался прохладный. Анну Семеновну обогнала стайка молодых девчонок, одетых в джинсы с максимально заниженной талией и короткие  куртки.
– Вам же  рожать! Цистит и пиелонефрит  себе обеспечите! – хотелось сказать ей девочкам.  При движении часть спины  между курткой и брюками оголялась, высвобождая  место пушистым волоскам, поднимающимся снизу вверх, возбуждая закономерный интерес у мужчин. «Господи, неужели мечта любить и быть любимой заменится сексом, и люди перестанут краснеть, – подумалось Анне Семеновне, которая во всех бедах винила  сексуальное засилие в  интернете  и телевизоре. – То искусство коты с кошками без всякого воспитания и обучения  постигают».  Она примерила поведение девочек к своей правнучке. «Вроде бы не из таких», – с некоторым  облегчением подумалось  женщине.
На остановке народу было много. Ее, подхваченную волной пассажиров, затолкнули в транспорт.
– Ничего, до вокзала дотерплю, – успела подумать Анна Семеновна, как одна из обогнавших недовольно фыркнула: «Куда эти божьи одуванчики с утра спешат? Не могли переждать часы «пик».
Салон вспыхнул в словесной перебранке. Кто-то встал на сторону молодежи, кто-то заступился за Анну Семеновну.
– Садись, бабка,  видно, на кладбище едешь, еще наколдуешь дурное красавицам, – уступил свое место подвыпивший мужчина, не слишком молодой,  но видный, приобняв одну из девушек.  
Видно, его внешнее обаяние подействовало на девчонку. Она только слабо отстранилась.
«Эх, попадешь в силки», – подумалось Анне Семеновне. Ответила:
– Спасибо. Сажаешь, а голова  дурная, пьяная.
– Сиди, а то зубы выбью, – сгрубил мужчина.
– Выбивай, они не свои, – как можно спокойнее ответила Анна Семеновна.
– А ты, наверное, из училок, терпеливая, – пошел на мировую мужчина. – Вот и моя мать такая. Мается со мной. А мне, понимаешь, жить не хочется.  Семья в аварию попала, вот с тех пор пью. Один я выжил. Смысла жить не вижу. Хоть бы во сне приснились. Так ведь нет, не снятся! Всякая чушь снится, а я, как дурак, смотрю.
На вокзале вышла и Анна Семеновна, и девчонки, и мужчина. Каждый отправился своей дорогой.
Автобус покачивало. Пенсионерка, прислонившись к окну, прикрыла глаза. Ей еще чудился  запах черемухи. И  так явно представились молодые  годы. Казалось, что все было совсем недавно…
После окончания училища Аню направили в районную больницу, которая находилась недалеко от ее родного села. Начала работать на приеме. И в дождь, и в слякоть она бежала на работу как на праздник, потому что там, напротив нее, сидел молодой врач Кирилл. Иногда он  хвалил Аню за сообразительность, улыбался, а она чуть не взлетала к облакам.
– Наверное, отличницей была? – спросил  он однажды.
– У меня  красный диплом, – ответила Аня, радуясь, что это понравится  Кириллу.
Дни шли. Наступила весна. Зазеленели улицы, зацвели сады.
– Пошли за цветами черемухи, – позвал  однажды Кирилл.
– Разве она распустилась?
– Да, посмотри.
За окном больницы начинался лес. У самого края белела черемуха.
– Пойдем!– обрадовалась Аня.
Над  цветами летали пчелы. Где-то на деревьях пели птицы. Аня шла, глядя под ноги, стараясь не наступить на   цветы.  Вдруг увидела на земле неоперившегося птенца, взяла неподвижное, но еще теплое тело на руки. Пытаясь оживить   дыханием, подула на него. Но птенец не подавал признаков жизни.
– Жалко. Мне всех  жалко. В воскресенье купила на базаре орехи у старой женщины. Пожалела. Больно усталой  она мне показалась. А орехи оказались пустыми! – После некоторого раздумья продолжила: – У меня есть два предчувствия. Я ни с кем ими не делилась. Можно, расскажу?
– Спасибо за доверие. Обещаю оправдать.
– Мне кажется, что если   станет безвыходно тяжело,  я уйду в монастырь, хотя и запрещают верить в Бога.
– А второе какое? – улыбнулся Кирилл.    
– Или могу спиться, если станет невмоготу. Как дядя. Он с Гражданской войны  вернулся без обеих ног. Гармонист. Его в гости  все приглашают. Как выпьет, так поет. И так красиво, так жалобно. А потом в запой уходит. Я его очень люблю и жалею,  и не знаю, как ему можно помочь. Говорит: «Не мешай мне, дай забыться».
Они схоронили птенца, прикрыли могилку  цветами черемухи.
– Добрая ты у меня. Наверное, Тургенева читаешь. Говорят, чем добрее душа, тем сложнее судьба. Я  постараюсь, чтобы она не была с тобой  жестока! Я люблю тебя, Аня!
Потом он дурачился,  осыпал ее цветами черемухи, повторял  на весь лес: «Я люблю тебя, Аня!»
После прогулки  проводил  до дома. А наутро была война.  Кирилл сразу ушел на фронт. Свадьбу решили немного отложить. Были уверены, что война продлится недолго: ну, месяц, другой...
– Я верю, ты дождешься меня, – сказал Кирилл, прощаясь.
Аню назначили заведующей фельдшерским пунктом  в ее  селе. Село  большое, со школой и с бело-голубой церковью, у которой и ограда была  бело-голубой. А за оградой росли  белые березы. Звон колоколов у нее с детства вызывал   трепет. Колокола звонили по-разному: то торжественно и радостно, то грустно и скорбно. Нравилось и  пение в церкви, доносившееся через открытые окна. Когда слышала церковные песнопения, ей казалось, что вот-вот, еще чуть-чуть, и она  полетит. Аня любила этот бело-голубой островок. Но время было такое, что посещение церкви  не приветствовалось.   
Теперь  Аня,  как и вся деревня, жила ожиданием  солдатских писем. Письма читались, перечитывались. Кроме радости они несли и тревогу, за время, пока шло письмо, солдат мог погибнуть. Все чаще поступали похоронки. И тогда деревня оглашалась  безысходным плачем.  Письма от Кирилла стали приходить  реже. Сначала  он успокаивал ее, обещая  скорую встречу. Но потом письма стали не такими оптимистичными. Сводки с фронта  были все тревожнее.
– Жив ли? – переживала Аня. Иногда  ей   снился один и тот же сон, где  Кирилл, осыпая ее черемухой, кричал: «Аня, я люблю тебя!».
– Сохрани, Боже, Кирилла, сохрани, Боже, Кирилла, – молилась Аня, глядя на  уходящий в небо крест на куполе церкви. Сердце успокаивалось  и  вещало: «Молись. За кого молятся, они не умирают». Ей казалось, что с каждым ударом большой колокол  выбивает дорогое имя:
– Ки-рилл, Ки-рилл,  Ки-рилл...
Прошли и месяц, и два, и полгода, и год... На всю большую деревню Аня работала и за врача, и за фельдшера, и за медсестру. Тяжелобольных направляла в райцентр. Радовалась, когда ее диагнозы подтверждались. Теперь ее уважительно величали Анной Семеновной. Однажды, когда она мылась в бане,  в дверь забарабанили.
– Кто там? – откликнулась она, выйдя в предбанник.
– Дочь рожает, – с тревогой проговорила женщина, прибежавшая с дальнего конца деревни. – Помоги.
Окатившись водой, Аня выбежала из бани. Что слишком легко оделась, она поняла, когда яростный ветер стал задувать  под наспех накинутую одежду. Леденел платок с невысохшими волосами. Сильно продрогшая, скоро она была у роженицы. На легкие роды  рассчитывать не приходилось. И раздобыв лошадку у председателя колхоза, успела довезти больную  в районную больницу. Живыми остались и мать, и дитя.
Уже на обратной  дороге Аня почувствовала  неладное. Болела голова, знобило. Она заболела. Болела тяжело.  В это самое время к ней зачастил  сосед Виталий, непризванный  на войну из-за того, что в детстве, забравшись в чужой сад за яблоками, сломал руку, и она срослась неправильно.  Работал он  завскладом где-то в райцентре. Обычно Аня старалась избегать его раздевающих взглядов. Виталий приходил с шоколадками. Невиданная по тем временам роскошь! Где он их доставал,  не рассказывал. А тут, после болезни, съев одну, Аня вдруг развеселилась. И Виталий уже не вызывал отвращения.
«И ведь купилась на его шоколадки!» – с горечью подумала  Анна Степановна.
– За кого замуж-то пойдешь?  Годы  идут. Уж на полдеревни похоронки получили, – горестно вздыхала мать. – Страшно одиночество. Зимой  ветер  в трубе завоет, и то одному страшно. А Виталий хозяйственный. Копейку к копейке кладет. Своего не упустит. Сыта будешь. Твоей руки просит. Не беда, что не любишь.  Говорят, стерпится – слюбится.
И Аня, не ответив на два  последних письма Кирилла, вышла  замуж.
Однажды муж поехал в Казань и взял ее с собой. С делами он управился быстро. Времени до отхода поезда было довольно много. Они оказались у здания театра оперы и балета. Несмотря на войну, в честь наступающих октябрьских праздников показывали «Лебединое озеро».  Аня предложила сходить на балет, коли выпала такая возможность.  Они только немного  опоздали к началу. Со сцены лилась божественная музыка,  летали, кружились по сцене балерины. Виталий шуршал шоколадными  обертками, ел сам, угощал Аню.  Проглотив очередную порцию, нагнулся к жене:
– И за это артистам деньги платят!
Аня не ответила.
«Если они в поте лица выполняют свою работу, значит, это стоит того», – хотелось сказать ей, но промолчала. Она чувствовала себя виноватой за то, что  несмотря на все старания мужа,  не может ни полюбить, ни понять его. Не стерпелось, не слюбилось. Кирилл не  забывался. Она по-прежнему молилась, просила, как прежде:
– Сохрани, Боже, Кирилла. Сохрани, Боже, Кирилла.
«Ки-рилл, Ки-рилл, Ки-рилл…» – выбивал колокол любимое имя.
И не сообщив мужу,  что у них будет ребенок, Аня ушла  к  родителям.
А рядом изможденные солдатки с неженскими лицами пахали, сеяли, убирали урожай вместо мужей.  И при всей этой непомерно тяжелой работе успевали по утрам сходить за хворостом в лес, чтобы истопить печку, приготовить хоть какую-то еду для детей. Однажды женщины также  ушли за хворостом.   Предстояло перейти через ручей. Летом мелкий и спокойный, сейчас, по весне, он превратился в мутный, грозный поток. Переходить надо было по бревну. Последней шла соседка. На середине реки  ее ноги, обутые в лапти с деревянными колодками, то ли поскользнулись, то ли у нее закружилась голова: она  вдруг качнулась, не удержалась   и полетела в бурлящий поток. Только раз всплыла над пучиной. Связку дров  по-прежнему держала в руках. И скрылась. С тех пор никто не видел ее ни живой, ни мертвой. Аня привела ее детей к своим  родителям. Стали жить вместе.
Скоро родилась дочь. Аня назвала ее Кирой. «Почти что Кирилл», – думала тайком Аня.
Прошло больше тридцати лет. Уже Кира, став врачом, жила  вместе с мужем в городе, растила детей. Ко всему привыкает человек, и  Анна Семеновна постепенно привыкла к отсутствию Кирилла, жила  ожиданием встреч с семьей дочери. Послевоенная жизнь налаживалась. В деревне появился электрический свет. Все меньше оставалось домов под соломенной крышей. Но многого  не хватало. И население за самой малостью ездило в город. И вот однажды Анна Семеновна, в ожидании своих дорогих внуков, желая обрадовать  их подарками, отправилась в Казань. Поезд, наводя сон, монотонно отстукивал километры. Вдруг ей показалось, что  она услышала голос Кирилла. Она узнала бы его из  тысячи голосов! Вздрогнула.  Встрепенулась. Вспыхнула. Глянула на проходивших мимо двух мужчин. Разговаривая о чем-то, они шли по вагону. «Полковник морской медицинской службы», – определила Анна Семеновна мужчину в черной военной морской форме. Узнала Кирилла.
– Кирилл! – хотелось закричать ей. В порыве даже привстала. Мужчины удалялись.
– Кирилл! – кричала им вслед ее душа.
А она только молча могла смотреть на удаляющихся людей и на захлопнувшуюся за ними дверь. И будто он  еще мог увидеть ее немодные туфли, задвинула ноги подальше под сиденье, поправила косынку. Чтобы скрыть натруженные руки, сжала   ладони.
И вдруг случилось чудо! Дверь вагона отворилась. Появился Кирилл! Анна Семеновна еще не успела сообразить,  куда он направляется, как перед ее опущенными глазами появились ноги в отутюженных черных брюках и начищенных  ботинках.
Через годы, через дряхлеющее тело, седину и морщины вернулась молодость!
– Кирилл?! Жив!
Наверное, Анне Семеновне надо было радоваться. Но у нее потекли слезы. Задрожали губы. Она встала.
– Почему не отвечала на  письма? – спросил он тихо, стараясь, чтобы никто из пассажиров не расслышал.
– Купилась на шоколадки! – с нескрываемой ненавистью  к себе выговорила Аня.  
Рядом чей-то голос из приемника задумчиво пел:  
Гори, гори, моя звезда,
Гори, звезда приветная...
– Не винись  сурово, – тихо сказал Кирилл,  и вместе с радио  также  тихо допел:
Умру ли я, ты над могилою,
Гори, сияй, моя звезда.
И все перевернулось. Будто не было груза прожитых лет, не было разлуки, седины и морщин!  Они долго бродили по улицам Казани. Говорили, говорили… И знали, и страшились, что эта совместная дорога коротка, и что она вот-вот оборвется на перроне уходящего поезда. Изменить что-то, не принося боль  близким, они не могли. Поезд Кирилла уходил раньше. Они обнялись и застыли, стараясь навсегда унести с собой живое тепло друг друга,  свежесть и  аромат падающей листвы, горечь и радость встречи и прощания.
– Если бы я могла законсервировать это мгновение! – прошептала Аня.
– Законсервируем, – ответил Кирилл.
Они обменялись адресами.
У Ани началась новая жизнь. Письма приносили светлую радость и грусть. «Анечка,  моя девочка, поздравь меня! Теперь у меня две Анечки! У меня родилась внучка!  И я  с наслаждением могу повторять  твое имя», – написал однажды Кирилл.
А рядом жили вдовы – солдатки-пенсионерки. Теперь в город уже вела асфальтированная дорога. В домах появились телевизоры. Жить стало легче. Но не зря говорят, что любая палка – о двух концах. Молодежь в поисках красивой жизни  по этой самой дороге устремилась в города. А стареющие  родители остались жить ожиданием своих детей.
– Иногда лихие года перенести легче, чем сладкую жизнь, – уверяла острая на язык подруга. – Дети они, как соленые огурцы: чуть гнет ослабишь, сразу тухнуть начинают. Вот ты в своем  души не чаяла, – обращалась она к одной из вдов, – все, что с огорода и со двора можно было продать, на базар носила, выручку – сыну в город. Помнишь, когда мы к нему приехали, он гостинцы и деньги взял, а пригласить нас в общежитие постеснялся. Постеснялся, что мы деревенские.  Так оно, чем больше детям даешь, тем меньше от них получаешь. Мера во всем нужна!
Подобные рассуждения женщины вели не в первый раз. Утешали  и помогали друг  другу. Анне Семеновне очень хотелось поделиться своей радостью от встречи с Кириллом, рассказать про его письма. Но не могла. Ведь у них не было и того немногого, что было у нее.  Собравшись,  выставив на стол, что Бог послал, чокались гранеными стаканами с мутной  самогонкой, выпивали. Пила и Анна Семеновна. Мир розовел. На душе становилось легче. Шла домой,  и больше не страшили завывания ветра в трубе, хлопанье ставней. Сборы вдов продолжались. С некоторых пор Анна Семеновна почувствовала, что она ждет этих встреч,  чтобы выпить и забыться. А вскоре начались и запои. Она с трудом узнавала в зеркале затекшее  лицо. Умом понимала, что надо перетерпеть тягу. Несколько раз обещала дочери, что все, больше пить не будет. Но снова и снова срывалась, и вынуждена была   обратиться к знакомому врачу в райцентре.
Пролежав в больнице пять дней, попросилась домой.
– Побудьте еще немного, – посоветовала врач.
Анна Семеновна отказалась.
– Вылечиться можно только при большом желании. По-другому пока не придумали. Я верю: вы не уроните свой авторитет   перед селом. Редко кого так знают и уважают.
 А дома ее ждало письмо от Кирилла.
«…Свет ты мой,  Анечка, пожалуйста, ну, хоть ради меня, не пей. Я верю в тебя…» – писал Кирилл на ее признание, что давнишнее предчувствие сбывается.
Она не могла лишить его веры в нее второй раз. И когда снова пригласили за застолье,  отказалась. Больше  не пила.
Время шло. Уже дочь поседела, умер от инфаркта  ее муж, и Кира, уйдя на пенсию, вернулась к матери. Вдвоем одиночество не так давило. Поменялись и порядки.  Церковь вернули людям, и они с дочерью стали ее постоянными посетителями.  
Воспоминания, перемешанные со сном, прервал водитель автобуса:
– Анна Семеновна, ваша  остановка!
Дом встретил ее письмом в почтовом ящике. Она вытащила  очки. Глянула на адрес. Все тот же знакомый  ровный почерк  с легким наклоном влево!  Не заходя в дом, она присела на камень у забора, распечатала письмо Кирилла: «Опять весна, опять цветы, опять любовь и всюду ты...» – так начиналась поздравительная открытка с  90-летием…
Неожиданно защемило сердце.
– Надо  сразу ответить. А то еще уйду, не попрощавшись, не поблагодарив за  то, что он был в моей жизни, – успела подумать старая женщина, как вдруг, напоминая о войне, о мире, о вечном покое, раздались протяжные, величественные удары большого колокола:
– Ки-рилл, Ки-рилл, Ки-рилл…             
Затем, утешая  и   укрепляя веру на встречу  впереди, ударили во все колокола. Анна  Семеновна стала искать ручку. Над землей стоял густой запах черемухи.

Надежда МЕДЮКОВА