Комментари хушас

– Зайди.
Она вошла.
– Слушаю вас, Олег Витальевич.
Шеф стоял у окна к ней спиной, смотрел на улицу. Секретарша ждала указаний.
– Трава уже выросла... – тихо, сам себе.
– Что, Олег Витальевич? Я не поняла.
Он странно взглянул на нее через плечо.
– Что-то не так, Олег Витальевич? – она побаивалась своего строгого, жесткого начальника и постоянно пугалась, что сделала что-то не так, что-то, чем он будет недоволен.
– День сегодня удивительный – то солнце, то дождь. Таня, сходи, пожалуйста, на улицу, сорви пучок травы и принеси мне.
– Сорвать траву?.. Я правильно поняла вас?
– Да, да. Именно траву.
Девушка вышла из кабинета. Машинально заправила прядь волос за ухо. Зачем-то переложила на столе папки. Достала из-под стола новые ботильоны из нового каталога, переобулась. Ногой запихнула туфли на высоченной шпильке подальше под стол. Вышла.
На улице Таня походила вдоль газона, выбирая, как велел шеф, траву подлиннее. Сорвала  тугой сочный пучок. Внимательно осмотрела его, выбрала и выбросила несколько сухих прошлогодних травинок, стряхнула, сдула невидимую пыль. Ехала в служебном лифте на шестой этаж и думала: «Зачем ему трава? Есть он ее, что ли, собрался? А может быть, ему врач прописал зелень от авитаминоза?  Или просто хочет понюхать, как пахнет весенняя трава? Соскучился за зиму. А что? Очень может быть. В конце концов, он тоже обыкновенный человек, как я, как остальные, – в этом месте Таня споткнулась в своих мыслях. Шеф никак не подходил под определение «обыкновенный человек», он под определение «человек» подходил-то с трудом, а уж «обыкновенный»... – Но, скорее всего, он просто сошел с ума. А что? Очень даже может быть. Да, скорее всего, так оно и есть. Таней ее назвал – это раз. Наверное, впервые за все время. Два раза сказал ей «пожалуйста» – это два. Такое уж точно впервые. За травой послал – три. Тут уж и вовсе без комментариев. Олег Витальевич сошел с ума! Ясно как божий день. И что ей теперь делать? Сообщить всем об этом факте? Ну уж нетушки. Пусть эта информация пойдет не от нее, а то самой же хуже будет. Нет, она, Таня, не дурочка. Она подождет, пока другие сами догадаются об этом. Но будет настороже. Если тихое помешательство перейдет в буйное, то она быстренько слиняет. Нет, ну надо же! Олег Витальевич сошел с ума!!! С ума сойти!»
– Олег Витальевич, вот ваша травка. Может быть, помыть ее?
Он взял из ее рук зеленый пук, задумчиво повертел в руках. Кивком головы поблагодарил и одновременно дал понять, что она может быть свободна. С величайшим облегчением девушка выскользнула из кабинета. Переобулась в туфли. Подумала и переобулась обратно: на шпильках не получится быстро ретироваться, если в этом возникнет необходимость. Ботильоны надежнее.
Из кабинета шефа раздался непонятный звук. Таня прислушалась. Вот опять. И еще раз. Тонкий протяжный звук. Что это? Стон? Тихо-тихо, крадучись, Таня на цыпочках подошла к двери. Приложила ухо, прислушиваясь. Звук опять повторился. Может, ему плохо? Умирает? Таня тихонько чуть приоткрыла дверь, прильнула глазом к едва заметной щели.
Олег Витальевич… свистел в травинку! Да! Да! Он старательно свистел в травинку, зажатую между сложенными ладонями. Таня тоже так делала в детстве. Это было давно, она была тогда глупенькой маленькой девочкой. Но чтобы взрослый дядя, солидный начальник солидного учреждения сидел в своем рабочем кресле и свистел в травинку!.. Таня тихо прикрыла дверь. Отошла на цыпочках и упала в свое кресло. Что делать? Она сжала виски ладонями. Ужас!
А Олег Витальевич все свистел и свистел в травинку. И с каждым разом получалось все лучше и лучше. А вот когда ему было лет двенадцать, он был самым лучшим в их дворе свистуном в травинку. Ему не было равных. Забытые, но некогда отлично усвоенные навыки вспоминались быстро. «Фью-и-и-и... Вить-вить-вить. Феть-феть-феть», – соловьем заливалась травинка.

Дверь в приемную распахнулась. Вошел начальник управления продаж Денисов Эдуард Мефодьевич, мордастый и пузатый дядька с наглым выражением лица. «У себя?» – кивнул вопросительно на дверь.
– Его нет, – быстро ответила Таня.
Эдуард Мефодьевич было повернулся, чтобы уйти. Но остановился, прислушался.
– А это что?
– Это... Это селекторный узел неисправен. Свистит, шумит. Вызвала связистов, жду. А Олег Витальевич пока уехал в министерство по делам. Все равно в таком шуме работать невозможно.
– Ясно.

– Олег Витальевич, может быть, чай? Или кофе?
– Иди сюда.
Осторожно вошла, прикрыв за собою дверь. Старалась лицом не выдать испуг.
– Умеешь так?
– Э... когда-то умела.
– Значит, сумеешь. На.
Таня взяла протянутую травинку, сложила между ладонями так, чтобы она натянулась струной. Дунула. Получилось.
– Давай вместе, – оживился шеф.
Попробовали вместе. Вышло на два голоса. «Фью-и-и-и... Феть-феть-феть», – выводил Олег Витальевич. «И-и-и-и-и-и...» – нежно и созвучно пела Танина травинка. Классно получалось.
Потом они пили кофе. Вместе, в кабинете шефа. С блинчиками, которые положила внучке в пакет Танина бабушка. Телефоны были отключены, входная дверь в приемную закрыта. Так распорядился шеф, чтобы им никто не помешал.
Когда с блинчиками и кофе было покончено, Олег Витальевич сказал:  
– А теперь иди домой. Или куда-нибудь по своим делам. Или просто гуляй по улицам. Я тебя отпускаю. Пусть у тебя будет сегодня день полной свободы. День солнца и дождя. Фильм такой есть симпатичный, давнишний – «День солнца и дождя», как двое школьников прогуливали школу. Я тоже сегодня буду прогульщиком. Но только  чур, об этом никому, – шеф подмигнул ей заговорщески. – А легенда такая: я – в министерстве, а ты отправилась по моим поручениям. Идет?
Таня кивнула в ответ: идет.

Олег Витальевич вышел на крыльцо. Взглянул на небо. Улыбнулся солнцу. Подошел к служебной машине. Садиться не стал, постучал по боковому окну. Водитель спустил стекло.
– Сегодня свободен. Совсем. Гуляй, Вася, – и вдруг улыбнулся водителю. Вася невозмутимо кивнул. Он привык ничему не удивляться – положение обязывает. Но внутри изумился. Ехал в гараж ставить машину и думал. Должно быть, шефа увольняют, приказ подписан, но еще не обнародован. Таких людей делает людьми только увольнение или понижение в должности. Сразу улыбаться начинают, здороваться, имена подчиненных мгновенно вспоминают.
А шеф шел пешком по улице, распахнув черное драповое пальто, праздно смотрел по сторонам, вдыхал полную грудь воздуха, и голова его пьянела от свежего ветра, от людского потока, омывающего его с обеих сторон, от солнца, весны и дум.
Взгляд зацепил вывеску «Зоомагазин». Вошел. В лицо ударил тяжелый запах развесного сухого корма для кошек и собак в больших полиэтиленовых пакетах. Да еще попахивает застоявшейся водой из трех аквариумов с рыбками. И откровенно воняет из большого металлического ящика, где в стружках и опилках шебуршатся с десяток хомяков. Фу...
– Чего желаете? – пожилая продавщица смотрела равнодушно-заинтересованно.
– Хочу вон ту птицу. В клетке.
– Это соловей.
– Не похож.
– А соловей никогда не похож на соловья. Люди думают: раз так красиво поет, то и сам наверняка красавчик. А он вот такой – маленький, серенький, худенький и невзрачный. Как воробей-дистрофик. Никакой.
– Он еще какой. Вы слыхали, как поют соловьи?
– Давно. В молодости еще. Но этот не поет. Честно вам говорю. То ли старый уже стал, то ли немой попался. Или просто стесняется.
– А вы бы стали петь здесь? В этой духоте, тесноте, тусклости, обреченности и вони? Среди шебуршащихся хомяков и гуппи, тупо плавающих в мутной воде?
Продавщица грустно покачала головой:
– Нет. Не стала бы.
– Вот и он не станет. Продайте мне его. Сколько он стоит вместе с клеткой?
– А что вы с ним будете делать?
– Я увезу его прямо сейчас за город. В лес. И выпущу из клетки. Пусть поет.
– Берите так. Бесплатно.
– Сколько у вас в день обычно выходит выручка?
– Тысячи полторы в среднем.
– Вот вам три тысячи. Я вас прошу: заприте магазин, отвезите соловья в лес и выпустите. Ладно? У меня сегодня так много  дел.

Зашел в кафешку. Заказал пломбир с вишневым сиропом. Чай с молочным коржиком. Быстро с аппетитом съел мороженое. Подвинул к себе ближе бокал с чаем и тарелочку с коржиком. Коржик был черствым. Олег Витальевич постучал краешком коржика по столу и улыбнулся: совсем как в далекие счастливые студенческие времена, когда обычный стакан чая и черствый молочный коржик  были верхом деликатеса. И вдруг невыразимая безысходность заволокла глаза, вселенская тоска отразилась в них. Губы и кадык подергивались в бесслезном плаче. Набрякшие покрасневшие веки прикрыли глаза.  Брови судорожно сжались, пытаясь удержать лицо от рыданий. Еще мгновение, и он бы не выдержал, но нет, справился. Сумел. Горько вздохнул. Открыл глаза. Перед ним стоит молоденькая официантка, испуганно смотрит. «Извините, случайно вчерашний коржик вам подала. Вот. Свежий», – она протянула коржик на бумажной тарелочке. «Все в порядке. Я люблю вчерашние коржики. Полезней для желудка». Неспеша пил чай с коржиком. Поглядывал на дождик, робко постукивающий ему сквозь стекло: «Ты чего, а?» «Ничего. Все нормально».
За те пару минут, что надевал в гардеробе пальто, на улице произошла кардинальная перемена – солнце ярчайшее, небо синейшее. Все омыто, свежо и ярко. Красивые девушки, счастливые люди. Кошка черная горделиво трусит через дорогу, обходя лужи, молодой водитель весело грозит ей кулаком в лобовое стекло: куда, зараза? «Зараза» только хвостом вертит: куда хочу, туда и бегу.
Включил отключенный сотовый. Семь пропущенных звонков. От директора, из министерства, от партнеров. Как все это неважно, мелко. Набрал номер.
– Ирочка. Это я. Прошу, не перебивай. Просто выслушай. Хочу, чтобы ты знала: ты в моей жизни – не просто случайная девушка для встреч. Ты моя любовь. Моя радость. Мое продолжение. Просто знай. И помни. – И отключился.
Снова дождь. Дождь сквозь солнечные потоки. Солнечный дождь. Слепой дождь. Совсем как люди – те тоже почти всегда слепые. Живут и не видят очевидного. Или видят все искаженно, как в кривом зеркале. Вроде начитанные, эрудированные, продвинутые. А как в паутине – условности, этика, мораль, норма, кодекс, иерархия, амбиции... Что подумают, что скажут, вдруг обсмеют, не поймут, наплюют в душу. Неловко, неудобно, не принято. А жить надо радостно, восторженно и счастливо. Жадно впитывая в себя запахи этого мира, его краски,  пропуская через себя его  токи. Жить надо так, как будто каждый день – последний. И почему это становится понятно только тогда, когда действительно приходят последние дни?.. И уже нет ни времени, ни возможности изменить что-либо.
Раздалась музыка мобильного.
– Слушаю. Да, Олег Витальевич Казаков. Да. Я в курсе насчет результатов анализов. Я все знаю. Что?.. Что вы сказали? Повторите, пожалуйста… Ошибка? Так у меня все нормально? Все хорошо? Не может быть. То есть... Может быть, конечно.  Повторите еще раз, я прошу вас… Спасибо. Спасибо вам огромное.
Он отключился. Медленно положил телефон во внутренний карман пальто.
Опять солнце.

Лариса МАРКИЯНОВА