Мария МИТИНА. Валерий Яковлев. Если невозможное возможно

Игнат брел по глухой, заснеженной дороге. Утром пурга присмирела, но к вечеру разошлась с новой силой, разбросав в воздухе жемчужные бусины-хлопья. Любка наблюдала за ним в окно. Молча, прислонив ладонь к замерзшему стеклу и не отводя печальных, подернутых слезной поволокой глаз. Она больше не думала о прекрасном Алексее, том статном офицере, с которым коротала вечера под глянцевой зимней луной. Помнится, тогда он ласково называл ее Венерой и обнимал за плечи, так что Любка с головой утопала в мягком тепле его шинели. Ночное небо сорило снегом, вот прямо как сейчас. Наверное, она только теперь поняла, что ее жизнь кончена. Раньше будущее без Игната манило свободой, солнцем, запахами весны и подснежников. Сегодня он покинул ее навсегда, но прелестные подснежники почему-то не распустились. Может, они уже отцвели? Отцвели после его немого ухода, а Любка даже не заметила, что они были.
Это финал драмы «Морозное дыхание метели», воплощенной народным артистом СССР, лауреатом Государственных премий России и Чувашии Валерием Яковлевым по рассказам Ивана Бунина. Одного из самых загадочных певцов русской души невероятно сложно ставить на сцене. Его миниатюры тихи, почти неслышны и вместе с тем болезненно экспрессивны, будто выпиваешь залпом всю горечь нашего мира. От режиссера требуется практически невозможное – кричать полушепотом, дабы звучать в унисон с автором. Ведь пастух Игнат, коренастый, сутуловатый, с крепкими и напряженными руками, на которых проступают синеватые дорожки вен, с грубым неотесанным профилем и размашистым солдафонским шагом, посмел возжелать самую красивую горничную барского дома, подлинное искушение для молодых господ. Неужели любовь способна на сумрак и зябкость? Случайные встречи с Любкой, свидания-перебежки, от которых голова идет кругом, впору выть и умываться ледяной водой из дворовой кадушки, похожи на испытание морфием – так сладко и одновременно губительно. Однако почему бы не объясниться с ней, ведь она сама нет-нет да и кольнет его дразнящим взглядом или дерзнет изящным изгибом обнаженной ножки. Но Игнат горд. А еще нездоров одиночеством, и постановщик дарит ему второй шанс. Он очеловечивает собак и коров, окутывая героя иллюзией общения. Есть в этом нечто диковатое, волчье, скрытное, словно вылезшее из глуши виртуальной реальности и терзающее приступами безумия.
Заслуженный артист России, народный артист Чувашии, лауреат Государственных премий России и Чувашии Геннадий Большаков и заслуженная артистка Чувашии Елизавета Хрисанфова играли спектакль «на ножах». Их мизансцены жалили огнем автоматной очереди, то сталкивая, то разводя персонажей. Барыня Панина заслуженной артистки России, народной артистки Чувашии Валентины Трифоновой, Алексей народного артиста Чувашии Вячеслава Александрова, Николай заслуженного артиста Чувашии Сергея Иванова и купец Александра Петрова помогали им справляться с концептуальными хитростями режиссера. Но культовый спектакль Чувашского государственного академического драматического театра им. К.В. Иванова пленял не только ансамблевой светотенью. Брезжили в нем еще перезвоны сосулек на карнизах, жар беленой печки, терпкий запах сена, хруст валенок по снегу, аромат баранок и жирных масленичных блинов под чай из самовара и тусклое око единственного на всю округу фонаря. Кажется, какое значение имеют эти бытовые мелочи, когда на сцене Бунин, великий психолог и маг человеческих отношений? Но если речь идет о чем-то особенно сокровенном, почему бы не наполнить им вселенную, от начала и до конца, чтобы осязать его, вдыхать вместе с воздухом и раз за разом испытывать на эмоциональную прочность.
Нюансировка сценической материи вообще характерна для режиссерского почерка Валерия Яковлева, тем более что нередко он берет в свои руки и оформление спектакля. Не менее высок градус выразительности в национальной фреске «В деревне». Чем ярче свет в окошках маленьких избушек на авансцене, чем сильнее дымятся трубы на треуголках крыш, тем рельефнее проступают литературные картины Федора Павлова на плоскостях сценического пространства. Ветви деревьев, орошенные темно-красными вишенками и похожие на растопыренные пальцы костлявых рук с каплями крови, царапают по заднику багряного заката. Причем в спектакле другое время суток и не звучит. Разве что ночь, да и она захвачена в страшный огненно-алый плен. О чем думал постановщик, рисуя эти пейзажи? Быть может, о родном селе Трехизб-Шемурша, откуда однажды рванул на учебу в Москву. Или о жизненных ценностях, о том, что для молчания у нас слишком много за душой.
Валерий Яковлев вновь выстраивает спектакль на дуэте несравненных Геннадия Большакова и Елизаветы Хрисанфовой. В пьесе доминирует  образная связь Елюк и Ванюка, но режиссер переосмысливает текст и акцентирует конфликт героини со Степаном. Тот не просто вожделеет молодую женщину, а фактически манипулирует ею, медленно отравляя кусочками своего сердца, выжимая сознание, умертвляя мятущееся «я» и хороня его в холоде истерии и лжи. Подобно тому, как голодный хищник загоняет пугливую газель в горное ущелье, Степан толкает Елюк к краю кульминационного обрыва. Чтобы потом, в страшный миг падения, ошеломить рыцарским спасением. В подобном расчете, на первый взгляд хладнокровном и чудовищном, собрано все страдание, на какое только готов мужчина, зараженный женщиной. Ванюк заслуженного артиста Чувашии Валерия Карпова пытается вторгнуться в полифонию противоборствующим контрапунктом, но его фигура не несет ничего, кроме хлесткой, живой эмоции. Даже бойкая характерность Ескар народной артистки России и Чувашии Нины Яковлевой и Мусси заслуженного артиста Чувашии Сергея Иванова оказываются гораздо горче на вкус.
От творческой искры Валерия Яковлева зажигаются бесчисленные актерские планеты театрального космоса республики, намечаются амплуа, рождаются знаковые роли. Режиссер ясно понимает, что каждому в этой профессии важно не просто появляться на сцене, но и по-настоящему искать себя. Многие спектакли уже покинули репертуар, но мы храним их внутри благодаря выдающимся исполнительским работам. Например, вспоминается квинтет из «Дома Бернарды Альбы» Федерико Гарсиа Лорки в составе Аделы Елизаветы Хрисанфовой, Ангустиас заслуженной артистки Чувашии Надежды Кирилловой, Магдалены заслуженной артистки Чувашии Надежды Воюцкой, Амелии Марины Яковлевой и Мартирио Натальи Сергеевой. Бернарда народной артистки СССР Веры Кузьминой, Мария Хосефа Нины Яковлевой и Понсия народной артистки России и Чувашии Нины Григорьевой наступали непреклонным контрдействием. Оглядываясь назад, нельзя не заметить пронзительного Моцарта непревзойденной Ирины Садовниковой в пушкинском «Моцарте и Сальери», властного тархана Тугая народного артиста России и Чувашии Николая Григорьева в трагедии Николая Сидорова «Когда гаснут звезды»... Но есть и новые личности, у которых вырастают свои неповторимые образы. Среди них Дона Анна, воспламененная неподражаемой Анной Кудряшовой в «Дон Жуане» Александра Пушкина, Мисаил Евгения Урдюкова и Виталий Сергея Павлова, тронувшие «Днем очищения» Арсения Тарасова.
Не в каждом постановщике живет отцовская забота о труппе. Быть может, потому что первым этапом его знакомства с легендарным ГИТИСом был именно актерский факультет под руководством народного артиста СССР и незабвенного МХАТовца Василия Орлова? Тогда, в далеком 1961 году, молодой Валерий Яковлев, высокий, статный, исполненный надежд и азарта, вернулся в Чебоксары с почетным званием выпускника второй чувашской студии. Тот, кто видел его в сиянии софитов, никогда не забудет Меркуцио в «Ромео и Джульетте» Уильяма Шекспира, Андрейку в «Свадьбе в Малиновке» Леонида Юхвида, Азамата в «Тудимере» Якова Ухсая, Леонардо в «Кровавой свадьбе» Федерико Гарсиа Лорки, Миколу в комедии Ивана Стаднюка «Любовь и тыква», Александра III в опусе Николая Терентьева «Волны бьются о берег» и другие яркие портреты. Конечно, все они уже давно украшают галерею культурной истории, и сегодня, в канун 75-летия, видятся чем-то далеким и даже призрачным. Но они звучали, громко и остро. Тем не менее, несмотря на сценические успехи, больше всего Валерию Яковлеву хотелось ставить. Эта страсть снова усилилась в ГИТИСе, под режиссерским крылом народной артистки России профессора Марии Кнебель, ученицы великого Константина Станиславского. Выпускной 1967 год и первые постановочные опыты на Дальнем Востоке, в Комсомольске-на-Амуре, исчезли за высотками эпох. Однако наш мастер по-прежнему непредсказуем, энергичен мыслью и словом. Так что порой среди нетронутой, какой-то щемящей природности, отличающей его стиль, вдруг вспыхивают остроумные юморески вечной «Праски» или загадочные звезды сюрреалистического очерка Арсения Тарасова «Свет далекого счастья».
Секунды словно замерли на пороге, споткнувшись о невидимую нить, выбирая между космосом и чащобой, качелями, взмывающими над посеребренным луной березняком, и надгробной плитой, залитой слезами и водкой. Оцепенелые проходки по горизонту с жерновами зоркой смерти, не пропускающей ни травинки и не позволяющей опомниться, превратились в неизбежную лейтмотивную истину. Центральная ось спектакля – это, несомненно, Лиза народной артистки Чувашии, лауреата Государственной премии России Валентины Ситовой. Сплошная полярность, распираемая изнутри противоречивыми позывными грехопадения и благочестия, бесноватости и детскости, лихорадочности и вдумчивости... Героиня претерпевала серию настоящих образных реинкарнаций. В ней, словно в зеркале, расползающемся десятками трещин, отразились мятежный Миккуль Геннадия Большакова, затаенная Зойка заслуженной артистки Чувашии, лауреата Государственной премии России Светланы Андреевой, отчаянный Павлик Надежды Кузьминой и эфемерная Катерина народной артистки Чувашии Валентины Ивановой. Колоритным штрихом лег на драматургическое полотно образ Кости в претворении Александра Яковлева... Миккуль омывал ноги Лизы теплым молоком. Забвения ночи остались в прошлом, и в горле внезапно запершило от странной, почти юношеской жажды жизни. Наверное, ради этого действительно стоит поверить в счастье.