Комментировать

* * *

Боли раздолье:
не для ладоней донья мои.
Пальцы на лады складывала –
ой да неладно, ой да нестройно…
Ладно ли скроено –
неблагодарная –
даром дали. Добра-то…
Да не во благо, того добра, –
до своих бобрят все бобры.
Дала было волю
да ладоням недобрым
да по складам, да по кладам,
да по моим доньям…
Складень раскладывала –
обрыдала.

* * *
Это легко – на асфальт этажи пролететь
(кто на глагольную рифму здесь кинется
                                                 коброй?)…
Как я могла у Тебя попросить захотеть
Быть с человеком, которого Ты не одобрил?
Знаю, спасал, и спасаешь, и снова спасешь,
Трудно идти – каждый шаг помогаешь осилить.
Только понять бы – за что, почему –
                                                   не даешь,
Где в этом благо? И вот, удивительно синий
Вечер, и снег, фонари, и подъездная дверь,
Зимняя сказка, в которой героя не будет,
А героиня соседям все скажет про дрель,
Что по субботам с утра так настойчиво будит.
А героиня пойдет для церковной свечи
Вместо утерянного купит новый подсвечник.
И потекут, потекут к подбородку ручьи.
С пятой попытки – и снова навылет, кромешный.
Не показалось тогда, когда взял и не дал,
Все-таки дал, только так дал, что нЕ дал. Понять бы,
Только понять бы, что в этом была не беда,
Чтоб на двоих не одна – две веселые свадьбы.
Все не пойму, в чем он был, этот промысел Твой,
Чтобы – не дать – на двоих одного одеяла?
Плач, что с рыдания враз переходит на вой.
Господи, что же такого я – не – потеряла?
Детка, давай, успокойся, ровнее дыши,
Эти кафизмы* еще проговаривать надо.
Ты же хотела – возможность спасенья души.
Ты попросила. И ты получила. Не рада?

Куколка
Этот крест – над головой,
От креста – стальные нити.
Лишь качнет – пляши и пой.
Это все твои событья.
Плохо пляшешь и поешь –
Значит, раскачать сильнее.
Сил осталось лишь на дрожь,
И куда еще больнее.
Сталь, впиваясь, до нутра
Прорывает все покровы.
С вечера и до утра,
И весь день пляши покорно.
Чуть ослабли нити – вновь
Натянуть, до новых ссадин.
Такова – его – любовь:
Знать, что, отпустив, не сладит.
Было время – жил и жил,
Поживая, проживая.
Пляшет из последних жил,
Все как будто бы живая.
Сталь крепка, и ржа не ест.
Всей любви меж ними – крест.

***
А теперь тебя нет,
и на свете приюта мне нет!
Вероника Тушнова

А теперь тебя нет, то есть, где-то, наверное, есть,
Для кого-то, наверное, есть, тот, которого знала,
Тот, кому посвящала стихи, с кем пирожные есть
Я ходила в кафе; тот, кого провожала с вокзала.
Тот, с которым смотрела, не помню какое, кино,
Тот, с которым училась заваривать кофе «по-венски»
И которого очень любила. У моря есть дно.
Будет разным для нас навсегда берег невский,
Так же как и все то, что теперь окружает меня,
Мне с тобой не делить ничего из того, что возможно:
Дней, ночей, вечеров, утр. Живи, никого не кляня.
Я не знаю, как врозь, если вместе и не было тошно.
А теперь тебя нет. Только странный ночной сериал,
Что заботливо мозг мне включает, как только подушки
Головою коснусь. Не оставил и не потерял.
Ожидать новый приступ, надеяться, не до удушья.
Может, это был сон, только кадр из ночной череды,
Все придумано мной, от рябины до ряби на Волге,
И поземка, что сразу за мной заметала следы,
И учебник, оставшийся там, в магазине на полке.
Гладил волосы мне и молчал, приручалась с трудом,  
Все равно не кончается жизнь, и трава луговая,
И столбы телеграфные, хлеб, воскресение, дом...
Вероника Михайловна, как же я Вас понимаю!

* * *
ничего невозможно вернуть назад
не помню какого цвета твои глаза
не помню морщинок у краешков рта
а ты и не улыбался мне никогда

назад ничего невозможно вернуть
у тебя один путь у меня другой путь
все равно мне какого цвета глаза твои
если в них не осталось ко мне любви
О той любви, что через все края

Не трогай меня – не звони, не пиши,
не снись по ночам и в миру не встречайся,
хоть бей ты посуду и мебель круши,
хоть над табуретом безмолвно качайся.
Не трогай меня – не тревожь, не зови
и так оглушительно громко не думай
о том, что твоей не хватило любви,
о том, что сломался мой внутренний тумблер
(жаргонное – тумблер включать – в дурака
играть, притворяясь, что не понимаешь,
так, к слову пришлось, и сломалась строка,
строфа), и как тесно одной мне на кра-еш-
ке – крыши ли, жизни, за – край, через – край,
через – все – края – одновременно – хлынуть
умею, но так мне не хочется в рай,
где не успевают ни разу остынуть
горшки обожженные, как мне просить
Его, чтобы Он, наконец, согласился
и дал тебе сил отпустить и простить
(простить, отпустить – так точнее), и смыслом
наполнил твой мир, чтобы ты без «почти»
был счастлив, и так оглушительно громко
не думал о том, чтобы произойти
смогло невозможное, как эту ломку
по всем переломам, неважно, срослись
или не успели, – ломаешь – мне дальше
терпеть, но пойми, не сердись и не злись,
что спать не ложусь, чтоб услышать, пораньше.
Молить – прикоснись, пусть хотя бы во сне,
или попадись мне навстречу случайно,
оглохнуть от собственных слез по весне,
от мыслей твоих просыпаться ночами,
любовь – через все, что возможны, края,
с обеих сторон – до – не трогай меня…
           

У Достоевского об этом
куда понятней разговор
                                                         Ирине Карениной
Он приходит во снах, говорит, что построит домик,
что в саду будут яблони, груши, рябина, сливы... –
утром после него ты всегда открываешь томик
и читаешь псалмы, чтоб остаться разумно счастливой.

Он приходит во снах, говорит, что давно в процессе
иск, и все таки начат процесс развода,
значит, утром опять упражнения на мышцы пресса,
но сначала с усердьем налечь на святую воду.

Он приходит во снах, говорит, что устал смертельно,
от того, что не веришь и что звонил напрасно.
Первым делом проверить, на месте ли крест нательный,
перед тем, как заснуть, и, как только проснешься, сразу.

Он приходит во снах, говорят, принимайте ванны,
соблюдайте диету, гуляйте, поменьше стрессов...
Если ты понимаешь, настолько все это странно,
значит, ты понимаешь, как это все страшно – бесы.

* * *
Слезы, что застилают дали,
не навек – как-то скажешь: были...
День, в который тебя предали,
дню, в который тебя забыли,
рознь. Не думай о том, что станет
с теми, кто о свое колено
преломил твой хребет. Растает
лед весною? Да непременно!
Переломан, не станет прежним –
Переломы и вдоль, и между.
Перетерпишь. И переступишь.
Пережить, потому что любишь.
Больше жизни – едва ли, точно
больше смерти. И пусть заочно
каждый день говоришь, что любишь.
Перетерпишь. И переступишь.
Каплют. Катятся. Не остаться
им в глазах. Как тебе расстаться
с дорогим и живым, который
для тебя уже мертв. Контора
пишет, спишет, спеши, все будет.
Коль не вылечит, так рассудит.
Даже слез не вернешь обратно,
что уж там о... И так понятно.
Три строфы про птицу,
вату и молоток
 
Больше не снится. Что ж, улеглось, и вполне.
Странная птица с короной на голове.
Радужно-желтый, хрупкий стеклянный предмет.
Жуткие годы, яркий хронический бред.
Свадебный лебедь. Тонкий и желтый намек.
Рыжая ведьма. В сердце твоем уголек.
В руки подарок. Слезы остались в глазах.
Жизнь без помарок, коль на одних тормозах.

Только не злиться. И не пенять на судьбу.
Желтая птица в синем картонном гробу.
Нет, не забылось. И не ходи ворожить.
Чтоб не разбилась, ватою переложить.
Три переезда. Сколько в пожарах, сочти.
И бесполезно им параллелить пути.
Сказка. Чем дальше, тем интересней сюжет.
Правда ли, фальшь ли – нет ее рядом, и нет.

Пьяный проспится, ну а дурак никогда.
Желтая птица брызнула словно вода.
Сломана шея. Ох ты и остр, излом!
Раны-траншеи. Где вы, пустырник и бром?
Плакать довольно над на полу молоком.
Это не больно – бить по стеклу молотком.
Можно иначе, только постись и молись.
Кто-то не плачет. Слезы поизвелись.  
           

* * *
У меня по этому поводу инвентарный,
Если так говорят о душе, учет,
У меня по этому поводу вянет карма,
Сломался внутренний таймер, и тушь течет.
У меня по этому поводу рвутся бусы,
И разбегаются бусины – нет резвей,
У меня по этому поводу безыскусен
Единственный тост нерадостный – «Не трезвей!».
У меня по этому поводу все в подушку
Да в платок, расписной и павловский, в огурцах,
У меня по этому поводу шарф надушен,
Так, что душно, не от души – в сердцах.
У меня по этому поводу стынет борщик,
Слезы стынут, и стонут струны, и стал простым
У меня по этому поводу разговорчик –
С глаз долой, вон из сердца, и след простыл.

***
                          Дине Семеновне Гордон
Моя – на несколько минут,
Потом на месяцы – чужая.
Я и не знала, провожая,
Как немощен без искры трут,
Как недостаточно – колец,
Чтоб стать мудрей и прозорливей...
Бродя по краешку залива,
Считая по ночам овец,
Воюя с молью и бельем,
Картофель в блюде разминая,
Вас вспоминаю, вспоминаю...
Быль, не поросшая быльем:
Классический еврейский нос,
Седые вьющиеся пряди,
Страсть хороша в любом наряде,
«Задайте мне другой вопрос!»,
О тучных клетках разговор,
Беседы о потомках Евы...
Признаюсь честно: непременно
Я б Вас украла, будь я вор.

* * *
Боялась, как ты мне ответишь на мой
вопрос, неудобный и слишком прямой,
но так хорошо время сводит на нет
потребность мою получить твой ответ.
Не так улыбнуться – боялась, не те
надеть к платью бусы – боялась, затей
боялась, тебе позвонить лишний раз –
боялась, и так проживала, боясь,
свои дни и ночи – не в силах понять,
что, раз не твое, то нельзя потерять.
Ни раз не мое, и не два, и не три,
и если тому, что творится внутри,
нет выхода – действием на результат,
то кто тебе доктор захлопнуть гештальт?
Не твой – с чем сравнить?
                                  Вот, допустим, гроза,
есть гром по ушам, копья молний в глаза,
есть дождь, промочивший тебя до белья –
но ты про грозу и не скажешь – «моя».
И как ее можно присвоить, скажи,
грозу, без обмана, без толики лжи,
как можно – присвоить грозу... По судьбе
ни разу меня не досталось тебе.
Боялась признаний, боялась потерь,
боялась быть лишней – тогда, а теперь,
когда все равно, что там ты и как ты,
боязней моих выстывают следы.

* * *
От тебя осталась только боль,
только рана, от которой шрам
на всю жизнь, что будет не с тобой.
Не с тобой войду под руку в храм.

Хорошо ли, плохо ли – не мне
рассуждать, не здесь и не сейчас.
То не мой веночек на волне,
мой на дне. Потом рассудит нас

кто-то, где-то, как-то, но пока
высвободил из обеих рук.
Улетает шарик в облака,
гелиевый – как остаться вдруг?

Высвободил – дал свободу, но
что с ней делать, как же с нею быть?
Знаю слишком точно и давно,
почему нельзя тебя любить.

* * *
Для каждого порока есть порог,
Где разбивают головы в молитвах.
Для каждого порока есть пророк,
Что невзначай на улице окликнет.

Услышать бы, и мимо не пройти,
Остановиться, встретиться глазами...
И лишь потом искать себя в пути.
И лишь потом рыдать под образами.

Мне юноша вчера в глаза смотрел
И разговором скрашивал дорогу.
Пылало все внутри и лоб горел.
От жара, тем не менее, продрогла.

И дома не могла себя согреть.
Не помогали чай и одеяло.
Внутри же продолжало все гореть,
Да так, как будто что-то выгорало.

И, видимо, сгорело. Дрожь прошла,
но хлынули соленых два потока.
Когда же я наутро в храм пошла,
То поняла, что встречный был пророком.

Валентина БЕЛЯЕВА