Людмила ВАСИЛЬЕВА. Деревенская зарисовка.

Васильева Людмила Алексеевна родилась в г. Шумерле. Окончила Шумерлинское медицинское училище (1972) и психологический факультет Ульяновского педагогического института (1980). Работала в детском саду, больнице, школе, имеет успешный опыт в сфере частного предпринимательства. Живет в г. Козловке. Автор книг прозы «Когда цвела сирень» (2011), «Через речку на пароме» (2013) и ряда детских изданий. Лауреат республиканского конкурса «Литературная Чувашия: самая читаемая книга 2011 года».

– Поехали в деревню! – предложил брат. – Ты ведь давно мечтала побывать в деревне. Заедем к тете Варе, побываем на кладбище. К вечерку назад вернемся. Посмотришь, как умирают наши российские деревни, на которые не нашлось хорошего фермера, предприимчивого человека. Вот они и гибнут вместе с бабушками, которые ни за какие блага не хотят покидать стареньких домиков, могил своих близких.
– Поехали, – обрадовалась я. Побывать в деревне сейчас для меня равносильно мечте съездить на Канары. Ехать не к кому, никого из близких не осталось. А тетя Варя, старшая сестра жены моего бра- та – единственная, кто живет в деревне. Все разъехались по городам.
Разъехались и детки тети Вари. Да только сама она не желает покидать своей малой родины, родной деревеньки, где прошло и далекое детство с множеством сестер и братьев, и юность с ее незабываемыми рассветами, и любовь, от которой родились пятеро здоровых и крепких детишек. Здесь построен ее собственный дом, в котором росли ее дети и в котором она вела хозяйство вместе с мужем Иваном Иванычем.
– Ну куда я отсюда поеду? – мягко отклоняет она просьбы детей перебраться к ним. – Жить-то осталось совсем ничего. Нет уж! Мамка с тятькой здесь похоронены. Иваныч, отец ваш, на соседнем кладбище. Не-ет! Могилки я не брошу, пока жива. А вы молодые, у вас своя жизнь. Чего вам мешать? Я здесь. Со своими стенами.
Так по очереди и навещают ее детки. Делают это, надо сказать, с удовольствием. Доброй души человек наша тетя Варя.
А память о деревне всегда живет в далеком уголке моей памяти. Ясно так встают картины перед глазами, словно это было совсем недавно. Дом большой-большой с многими комнатами и четырехскатной крышей. Крышу венчает резной конек. И веранда! Большая веранда, где стоит круглый стол под скатертью. Небольшая усадьба с множеством амбаров и хозяйственных построек. К амбарам пристроены дополнительные открытые веранды, летние кухни и домик, где живет прислуга. На хозяйственном дворе много кур и гусей. Куры и гуси, если я их встречаю на окраине своего небольшого города, до сих пор вызывают у меня непонятное умиление. Откуда все это? Я никогда в деревне не жила. Домики моих бабушек в деревне, у которых мы изредка гостили, были скромны и никак не напоминали барскую усадьбу. Если эти часто возникающие картины не предмет моего творческого воображения, значит, в прошлой жизни я была помещицей, которая просто обожала свою прислугу, любила и заботилась о ней. Поэтому поездка в деревню оказалась для меня праздником души.
Ехали мы не очень долго. Чуть больше часа. Дорога состояла в основном из разбитого асфальта, который был проложен еще в советские времена и объединял тогда деревни и деревеньки в колхозы и совхозы. Тут и там виднелись разрушенные чудовищной бесхозяйственностью животноводческие фермы. Стояли разрушенными, зияя пустыми глазницами окон, цементный завод, кирпичный заводишко. Не встретили мы по дороге ни одного засеянного поля. Столько земли – и все пустует.
Деревня, куда мы прибыли, по прошлым временам считалась большой. Почему по прошлым? Потому что жилых домов на сегодняшний день в ней по пальцам пересчитать. В начале деревни старенький, но жилой домишко, где-то в середине, рядом с магазином, который держит хозяин более-менее ухоженного дома, еще несколько кособоких домишек, а в самом конце деревни – домик тети Вари. Встречала нас хозяйка домика полной банкой молока, которую она несла от дальней соседки. Захлопотала, засмущалась от неожиданного визита. Стала собирать немудреную еду, чтобы накормить нас с дороги: необычайно вкусные домашние яички, хлеб, лук зеленый с грядки, парное молоко.
– Водки у меня нет, не сердитесь. Не держу. За свою жизнь нагляделась на пьяницу мужика – видеть ее не могу. Да и на что она мне? Ешьте, ешьте, – угощала она. – Ужо окрошки сделаем. Квас как раз поспел. Вчерась заквасила, а ноне уж готов. Тепло на улице. Вот процежу, и готов будет.
– Сколько ей лет? – тихонько спросила я сноху.
– Восемьдесят четыре.
– Сколько? – удивилась я. – Никогда бы не поверила.
Передо мной была удивительной красоты женщина, далеко не старая. Синенький в горошек халатик подчеркивал синеву глаз, а беленький платочек, повязанный «на задок», т. е. стянутый на затылке, и носочки, связанные из разноцветных ниток, дополняли ее аккуратность. Мысли тети Веры были разумны и не путались, как это бывает у людей старшего возраста. Дом, стоявший на краю деревеньки, с улицы казался стареньким и небольшим. Но, к моему удивлению, внутри он оказался довольно просторным и чистым.
– Как у вас чисто, – похвалила я хозяйку. – Кругом салфеточки, коврики, вязанные подзоры на старинных койках. А березки? Живы? Только у вас видела их.
В небольших деревянных кадках, опоясанных белыми салфетками, по углам передней комнаты стояли комнатные березы.
– Помнишь, как зовут, – улыбнулась тетя Варя.
– Ну, как же забыть. Точно такие всю жизнь стояли у моей мамы. А еще розан был у нее. Так цвел красиво.
– И у меня был. Да в прошлый год пропал что-то. Старый, верно, стал. А березки эти однажды лошадь съела.
– Как лошадь? Они же комнатные.
– А так вот. Хозяин мой, Иван Иваныч, царство ему небесное, страшный озорник был. Попил он моей кровушки, не тем будет помянут. Пришел как-то с работы. Он у нас лесником работал. Ему лошадь была положена по работе, чтобы, значит, делянки лесные мог объезжать. Так он с этой лошадью не расставался. Бывало, сам кусок не съест, а ей вынесет. А уж сахару сколько перетаскал! Сластена она у него была. Он так и звал ее: «Сластена». Ворчу, бывало: и так, мол, сахару лишнего нет. Ребятишек-то пятеро. «По одному куску и то пять кусков надо, а по два – десять, а ты со своей лошадью». «Ну, Варька, даешь – лошадке, Сластене моей, сахару жалко. Да я сам пустой чай буду пить, а ей не пожалею».
Вот однажды и завел ее домой... Слышу топот в сенях, выглянула. Господи боже мой, лошадь заходит! Сам под узцы ведет и приговаривает: «Как так, близкий друг, а ни разу не видела, как хозяин живет. Заходи, Сластена, заходи. Вон там у Варьки березы растут, поешь». И к ним. А ей что – два раза чавкнула, и нет березы. Попробуй скажи ему чего – что есть в руках, тем и огреет. Горячий был, если разозлишь. Поплакала – жалко было березок. Да ничего, отошли – вон и по сей день живут, а его, бедолаги, тринадцать годков как нету.
– Да ты, верно, помнишь его, – вступил в разговор брат. – На свадьбе у Наташи гармонистом был.
Да разве такое забыть. Сама свадьба была организована так, что только на пленку и в кинопрокат. Гармонист Иван Иваныч, красавец и весельчак, трехрядкой владел виртуозно. Частушки с перчиком так и сыпались. Он успевал все и сразу – выпить, закусить, спеть и сплясать. Причем всю свадьбу был босиком, в одних носках, скинув красивые кожаные туфли, в которые его нарядили по случаю праздника, сразу же по приходу в ресторан. По городу шагать ему принесли тапочки.
– Если бы не водка, как человек-то он был добрый. Ребятишки его любили, – продолжала тетя Варя. – Приедет со своего лесного домика – так они на нем и виснут: «Папанька, прокати. Папанька, дай на Сластене покататься». Я боюсь. «Не давай, – говорю. – А ну как понесет лошадь? Как бы беды не было». «Моя Сластена да чтобы обидела кого? Ты что, мать?» – И поводья в руки старшему. А тем того и надо. Ну нет, лошадь и вправду тихая была.
Гости же приезжали  к нему со всех волостей. Лес-то кому только не нужен был. Один раз даже на вертолете прилетели. Подарков навезли. Водки только ящик. Гордый ходил, чай, целый месяц. Кому только лес не грузили. А себе дома нормального не построил. Ну разве такой бы нам дом иметь? Вон и изгороди путной нет. Сейчас изгородь вроде бы и ни к чему, а тогда... У всех людей изгородь как изгородь, а у нас? Начну ворчать, ругаться, а он мне: «На что тебе изгородь? От кур, что ли, прятаться? Они и так пролезут. А чужих в нашей деревне нет».
– Тетя Варя, а вправду, не боитесь? Одна ведь живете почти на всю деревню.
– Бояться? Кого? Нет, не боюсь. Не пугал никто. Телевизор смотрю. «Федеральный судья» больно нравится. «Давай поженимся» тоже веселая передача. Кошка у меня хорошая. Умная. Принесет мышонка и положит у крыльца. Смотри, мол, не зря кормишь. Курят вон сколько. Не успеешь оглянуться, опять цыплят какая-нибудь ведет.
– И много кур у вас?
– Да кто считал? Ребятишки приедут – все по хозяйству. Летом – огород, зимой снег откапывают. Баньку топят. Банька старенькая, а душистая. Сам еще рубил. Любим мы баньку. Нажарганят Петька с Семкой и давай вениками хлестаться. Пар коромыслом висит. Снохи, и те не отстают. Квасу холодного из погреба достанут и на каменку плещут, сами пьют. Простынете, говорю, ледовый ведь квас-то! А они хоть бы что! Я потом неделю моюсь – тепло стоит долго в баньке-то. Вон колодец вырыли, мотор мне поставили. Даже в дом провели. Нет, дети у меня хорошие, снохи тоже хорошие. Слова черного за всю жизнь мы друг другу не сказали. Приедут, намоют все, накрасят. Вроде и чисто. Подружка у меня, опять же, есть... Моложе, правда. Тут у магазина живет. Пьет только, зараза. Ругаю я ее. Вроде перестанет, а нет-нет – опять запьет. Внучку ей на лето привезли, авось, перестанет пока. А так-то славная она. То она пирог завернет, то я плюшек напеку – угощаемся, чай пьем. Телевизор вместе смотрим. Все больше она ко мне ходит – помоложе, ноги быстрее бегают. Эх! Не пила бы – цены бы не было, – снова вздыхает тетя Варя, жалея свою подружку, а заодно и себя.
За окном послышался шум мотора. Подъехала машина.
– Никак Петька приехал! – обрадовалась тетя Варя. – Это мой младшенький. Больно кстати. Картошку давно уж пора окучивать.
Из машины выбиралась целая компания молодых людей.
– Глянь, и снохи прибыли. Седни все и сделают. Они у меня работать умеют.
Смахнув со стола крошки завтрака, тетя Варя побежала встречать дорогих сердцу гостей.
Петр, по-хозяйски окинув взглядом двор и огород, стал выгружать сумки с продуктами.
– Мамань, принимай, – весело распоряжался он. – Распределяй по полкам.
– Ах ты, господи, да куда же мне столько! Да разве мне столько съесть? – суетилась тетя Варя.
– Ничего, помогут. Игорь вон изъявил желание погостить у тебя недельку, порыбачить. А заодно и крапиву всю выкосить вокруг дома. Слышишь, Игорь, о чем речь веду? – обратился он к сыну. – Крапива-то выше дома.
– Дак что теперь с ней делать?.. Дожди да тепло – вот она и прет. Как за ней успеешь? Вот придет зима и уберет все сама. Разве Игореша справится с ней, – бросилась защищать внука тетя Варя. – Да и поспать охота. Молодой.
– Игорь, ты меня понял.
– Да понял, понял, – отмахнулся от отца Игорь. – Ну че? Я баньку пошел готовить? Мам, баню будем топить?
– Вот, гляди, он еще и у матери спрашивает, – смеется отец. – В армию забирают, а он из-под юбки матери вылезти не может.
– Как в армию? – ахнула тетя Варя.
– Ну как, как! Как всех. Через военкомат. Повестку прислали. Вот я уж и разрешил ему с недельку пожить у тебя. Понежиться. А так дома работы невпроворот. Дом к зиме под крышу подвести надо.
Семья Петра отстраивала в городе небольшой коттедж. Все, что могли, делали своими силами.
Снохи, быстро переодевшись в небольшой кладовке, дружно пололи картошку на огороде около дома. Слышался веселый смех, шутливая перепалка родных между собой людей. Каждый был занят своим делом, которое надо было закончить сегодня, чтобы успеть сделать что-то нужное и неотложное завтра.
Мы с братом, снохой и тетей Варей отправились на деревенское кладбище. Приближался праздник Троицы и родительской субботы, когда поминают тех, кто ушел в мир иной. Надо было прибрать могилки.
Дорога на кладбище бежала по краю высокого берега красивейшей речки Суры, где когда-то располагалась деревня. Тетя Варя и ее младшая сестра Лида, наша сноха, шли рядышком, вспоминая, где что когда-то находилось. Вспомнили школу, в которой они обе окончили свои первые четыре класса. От школы не осталась и следа. Постояли у руины деревенского клуба, в котором смотрели первое кино, где были перепеты сотни деревенских песен, стерты до дыр подошвы простенькой обувки на деревенских танцах.
– Нянь, а ты с крестным-то где познакомилась?
– Ну где я с ним познакомиться могла? Конечно, здесь, в деревне. В клубе на танцах увидела первый раз. Заходит – высокий, красивый, не нашенский. Девки у нас все попадали. Кто? Чей? Ногами-то так и дробят перед ним. И он не отстает. То одну, то другую закружит. А уж гармошку-то развернул – куда там! Наши парни так и надули брылы от зависти. Ну, думаю, достанется тебе, паря, от наших. А ничего, как-то сумел верховодить и своими сосновскими, и наших к рукам прибрал. Девок менял чуть не каждую неделю. А в мою сторону и не глянет. Так, бывало, скользнет глазом и мимо. Я сама-то думы не думала. Куда уж мне! Анютка Солянова – помнишь, чай, ее? – обратилась тетя Варя к сестре. – В прошлом году умерла. Красавица, отец богатый, одна дочь. И то не взял. Погулял, погулял  да бросил. Слава богу, вроде никого не обрюхатил. Не слыхать было. Ну вот, раз бегу после танцев домой – слышу, вроде как кто-то сзади догоняет. Боюсь, Богородицу взялась читать. «Не бойся, – говорит, – Варюх, это я». «Чего, – говорю, – тебе?» «Да ничего особенного.   Замуж за меня пойдешь? Ты не беги. Я серьезно. Пойдешь?» Я возьми да ляпни: «Пойду!». А у самой коленки дрожат от страха. «Ну вот и сговорились. Передай матери, в субботу сватов будут принимать. А ты беги, Варюх, беги и не бойся никого. Я постою да погляжу, как ты бежишь. Глядеть-то на тебя – одна радость. Только про субботу не забудь!»
Припустилась, что было сил. Села на скамейку и не пойму – то ли сон, то ли явь. Мамке с тятькой как сказать – не знаю. Не дружили, как люди, петухов утренних не слушали. Пошто ляпнула «пойду»? Успокоила себя – может, шуткует! Вон ведь какой ветер. То к одной, то к другой.
Однако на другой день на ток к нам явился, где мы с девками зерно веяли. Отозвал в сторонку и снова: «Про субботу не забыла? Матери сказала?». «Нет, – говорю, – не сказала. Кто тебя знает. Может, обманешь. А мне как дальше жить?»
Но нет, не обманул. Все было честь по чести. И запой, и свадьба какая-никакая. Бедны были наши семьи. Ни у них, ни у нас достатка не было.
– Нянь, а они ведь приезжие?
– Ну, как сказать... Не совсем приезжие. Дед с бабкой-то у них испокон веков жили в Сосновке. Это сын ихний, стало быть, Ивана отец, на Украину подался, да там и осел. Хохлушку в жены взял. Красивая была мать у Ивана, статная. Он больше в мать пошел, такой же высокий да глазастый. А уж кудри до самой старости, до седины крутились.
Тетя Варя затихла, замолчала ненадолго, вспоминая что-то свое, сокровенное, и снова продолжила:
– А Иван-то с отцом и матерью уж после войны приехали. Где-то под Харьковым жили. Там после войны у них от дома ничего не осталось. Вот они и приехали в Сосновку, что рядом с нашей деревней. Тетка Агафья, у Иванова отца сестра младшая, там жила. Вот и приютила она их семью. Хотели временно, а получилось на всю жизнь. И схоронены все там. Иван не захотел на нашем кладбище быть похороненным. Все наказывал, как заболел, чтобы к родным его положили. Ну, положили рядом с матерью. А я уж и не знаю, как мне быть. По правилам вроде бы надо меня рядом с мужем хоронить. Венчаны все-таки. А мне так охота к своим – к мамке, к тятьке... А вот и к дому нашему пришли. Вернее, к месту, где он стоял.
Обе сестры замолчали, тихонько заплакали, перекрестились.
– Ну, ладно, хватит, – прервал их воспоминания брат. – Время-то много, а дел еще сколько.
– Да, да, – заторопилась тетя Варя. – Неровен час, дождь польет. А могилки-то убрать надо.
Деревенское кладбище оказалось на удивление ухоженным. Редкая могила была забытой.
– Порядок какой, – удивилась я. – Тетя Варя, а кто же так следит за всем здесь?
– Вместе и следим. Всех ведь знаем, кто где лежит. Не успели одни, помогут другие. У себя скосят, у других скосят. Много ли здесь работы.
Действительно, то тут, то там копошились люди. Косили траву в проходах, выносили в сторонку, собирая в кучи, подкрашивали ограды. Было тихо и благостно под тенью берез и рябинок.
Возвращались той же дорогой.
– Ну вот, а у Иваныча не побывали. Не успеем. Смеркаться начало, – посетовал брат.
– Завтра Семка приедет. Мы с ним к отцу и съездим. Приберем все. Упрямый был. Не захотел вместе с нашими покоиться. Ну да ладно. Все равно хозяин был. Сильный. Для себя, бывало, необязательно. А уж если председатель чего попросит – в лепешку расшибется, а сделает.
– Вот на таких мужиках и держались колхозы! – подтвердил брат. – Все успевали. Страну после войны подняли, работа для всех была.
– Зато колбасы не было, конфет. А уж колбасу-то как я люблю, – засмеялась Лида.
– Колбасы и вправду не было, – тихонько согласилась тетя Варя.
Бежала впереди нас разбитая временем, размытая дождями этого лета дорога. Убегала вниз по крутому берегу еле заметная тропинка, прикрытая седой порослью крапивы. Носились над берегом черными всполохами стаи стрижей. Струила свои воды, как и прежде, речка Сура, которая с годами немного обмелела, но была такой же красивой и зеркальной, отражая в себе и синеву небес яркого солнечного дня, и нежные краски светлого утра, и все цвета спокойного заката.